последователи религиозно-политического течения в русском государстве в конце 15- нач 16 в. Проповедовали аскетизм, уход от мира; требовали отказа церкви от «стяжания» земельной собственности.

Отличное определение

Неполное определение ↓

НЕСТЯЖАТЕЛИ

сторонники религиозного течения, сформировавшегося во 2-й пол. XV в. и просуществовавшего до сер. XVI в. Первым крупным идеологом Н. был Нил Сорский, продолжателями его учения стали Вассиан Косой (Патрикеев), Артемий Троицкий, примыкал к Н. и Максим Грек. Движение Н. тесно связано с деятельностью "заволжских старцев" - так называли монахов из скитов, организованных Нилом Сорским в вологодских лесах. Н. выступали против втягивания церкви в мирские дела, против ее обмирщения, ведущего, по их мнению, к забвению ее роли как духовного пастыря. Дело монахов не заботиться о жизни мира, а сосредоточиться на совершенствовании своей души, а для этого, полагали Н., они должны порвать с миром, жить в уединении и предаваться молитве. Уйдя из мира, монахи не вправе ничего брать из его, даже подаяния, целиком и полностью полагаясь на свои силы и обеспечивая свое пропитание и удовлетворяя нужды своим трудом, ремеслом. Поэтому Н. выступали против монастырского землевладения, к-рое вовлекает монахов в мирские дела, не позволяет им целиком уйти в созерцательную ("умную") молитву. Вообще крупные монастыри, считали Н., не создают условий для преображения души, поэтому они жили в скитах по 2 - 3 человека в удалении от населенных пунктов. Н. много внимания уделяли изучению "божественного писания", не только Библии, но и соч. учителей церкви. Это были в целом образованные и углубленные в себя люди, посвятившие жизнь служению Богу. Для них характерны внутренняя свобода мысли, терпимость к чужому мнению и вообще веротерпимость, отказ от навязывания внешних форм благочестия. "Заволжцы" были противниками пышного и богатого церковного убранства, вообще всякой "внешности". Монах-инок должен довольствоваться только самым необходимым и все внимание сосредоточивать на исправлении души. "Правда умного делания" - вот суть Н. Несмотря на стремление уйти из мира, преодолеть всякое "миролюбие" и уединиться в безмолвии и тишине для "умной молитвы", Н. помимо своего желания были втянуты в мирскую жизнь и даже в политическую борьбу. Их идеология "бессеребреничества" и отрицание монастырского землевладения была использована великокняжеской властью в ее противостоянии рус. церкви. Иван III, планируя секуляризацию церковных земель (а эти земли составляли почти третью часть всей государственной земли), стал инициатором выступления на соборе 1503 г. Нила Сорского, предложившего ликвидировать право монастырей на землевладение. Это предложение нашло поддержку у большой части собора. Уже покинувший собор Иосиф Волоцкий срочно вернулся, и ему с трудом удалось отстоять монастырское землевладение. В результате борьба иосифлян и Н. сильно обострилась. После смерти Нила Сорского иосифлянам удалось привлечь на свою сторону Василия III, к-рый стремился найти в церкви союзника в борьбе против удельных князей за укрепление великокняжеского московского престола. Опираясь на великокняжескую власть, иосифлянам удалось склонить собор 1525 г. на осуждение Максима Грека, а на соборе 1531 г. был осужден ближайший соратник Нила Сорского Вассиан Патрикеев. В 1553-1554 гг., уже при Иване IV, были осуждены "за ереси" мн. Н. и взявшие верх иосифляне практически опустошили скиты "заволжских старцев". Нестяжательство как религиозное течение на Руси фактически прекратило свое существование.

Один из первых крупных внутрицерковных идеологических конфликтов Московской Руси – знаменитый спор между иосифлянами и заволжскими старцами (нестяжателями) (см. также в статье Нил Сорский и Иосиф Волоцкий). Здесь столкнулись, в сущности, два понимания православия в его отношении к «миру». Хотя конфликт этот также не получил принципиальной формулировки в силу, дело здесь было именно в принципах. Спор между иосифлянами и заволжскими старцами возник по двум конкретным вопросам: по вопросу о судьбе монастырских имуществ и по вопросу о методах борьбы с появившейся тогда в Новгороде «ересью жидовствующих ». Но в отношении к этим двум вопросам ярко выявилось различие между социальным и этическим мировоззрением обоих течений.

Сначала нужно сказать несколько слов об исторической подоплеке спора. С самого начала христианства на Руси монастыри были рассадниками христианского просвещения и сыграли решающую роль в христианизации нравов. Однако с течением времени, когда монастыри оказались собственниками обширных земель и всякого богатства, жизнь в монастыре стала соблазном для разного рода тунеядцев и шедших туда не столько ради спасения души, сколько для безбедной и безопасной жизни. Монастырские нравы, бывшие строгими раньше, значительно расшатались. Но, помимо того, в самих монастырях возникло движение, возглавляемое Нилом Сорским, который считал, что монастыри должны быть прежде всего средоточием подвижничества и молитвы, что монахи должны быть «нестяжателями» – не иметь никаких имуществ и питаться лишь за счет плодов собственного труда. Против него выступил энергичный и властный Иосиф Волоцкий, настоятель Волоколамского монастыря. Иосиф также сознавал, что происходит падение нравов в монастырях, но предлагал бороться с этим злом введением строгой дисциплины. Само же сосредоточение богатств в монастырях он считал полезным для укрепления авторитета и власти церкви. Выступая в защиту монастырских имуществ, Иосиф был в то же время ярким апологетом авторитета царской власти. Он как бы предлагал государству теснейший союз с церковью, всячески поддерживая князей московских в их объединительной политике. Поэтому на созванном церковном Соборе великий князь Московский поддержал в конце концов иосифлян, которые вышли победителями в спорах с «заволжцами».

Иосиф Волоцкий

Победа иосифлян соответствовала тогдашним тенденциям общего развития Руси в сторону укрепления единства за счет, может быть, духовной свободы (XV – XV вв.). Идеал заволжцев, призывавших к нестяжанию, к духовному возрождению («умной молитве»), к уходу в обитель, был слишком непрактичен для того сурового времени. Следует отметить, что Нил Сорский , один из наиболее просвещенных русских святых, выступал и против излишеств внешнего подвижничества (аскетизма, умерщвления плоти и т.п.). Выше всего он ставил «умную молитву», чистоту душевного умонастроения и деятельную помощь ближним. Его ученики даже высказывались в том духе, что лучше оказать помощь людям, чем тратить деньги на слишком благолепное украшение храмов. Он недаром провел много лет на Афоне, который переживал свое возрождение, где было тогда сильно влияние великого подвижника и отца церкви св. Григория Паламы . В противоположность этому, Иосиф в первую очередь подчеркивал строгость монастырского устава, чистоту обряда и церковное «благолепие». Если Нил взывал к высшим струнам души – к внутренней свободе, к чистоте духовной направленности, то Иосиф, как строгий педагог и организатор, имел в виду прежде всего рядовых монахов, для которых дисциплина и вообще строгое исполнение устава должны иметь главное воспитательное значение. Иосиф действовал строгостью, преподобный Нил – благостью.

В русской историографии симпатии историков неизменно оказывались на стороне Нила, и многие считают саму фигуру Иосифа роковой для судеб церкви в России. Нил же Сорский стал любимым святым русской интеллигенции. Такая оценка и с нашей, современной точки зрения, и вообще – правильна. Однако исторически она нуждается в оговорках: нельзя с исторической точки зрения изображать Нила «передовым, просвещенным пастырем», а Иосифа – только «реакционером». Нил ратовал за «старину» – за восстановление былой нравственной и мистической высоты монастырей. Иосиф же для того времени был своего рода «новатором»; он подчеркивал, говоря современным языком и применительно к тогдашним условиям, социально-политическую миссию православия, которую он видел в исправлении нравов через строгость и истовость обряда и устава и в теснейшем сотрудничестве с великокняжеской властью. Идеалы же Нила фактически проводились в жизнь на заре христианства на Руси, когда церковь не была так тесно связана с политической жизнью страны и заботилась больше о нравственном просвещении народа.

Нил Сорский

Еще ярче различие между обоими лагерями сказалось в их отношении к ереси жидовствующих . Родоначальником ереси был ученый еврей Схария, и распространилась она главным образом в Новгороде. «Жидовствующие» отдавали Библии преимущество перед Новым Заветом, они отрицали таинства и сомневались в догмате о Пресвятой Троице. Словом, это была рационалистическая, как бы протестантствующая секта. Не случайно ересь эта распространилась именно в Новгороде, всегда поддерживавшем близкие сношения с Западом, однако мировоззрение её было действительно близко и к иудаизму . Одно время «жидовствующие» имели успех – сам митрополит Новгородский был ей близок, и одно время даже великий князь Иван III склонялся к этой ереси. Но благодаря обличительным проповедям нового новгородского архиепископа Геннадия и затем самого Иосифа Волоколамского ересь эта была разоблачена и подавлена.

Однако ученики Нила Сорского на церковном Соборе предлагали бороться с новой ересью словом и убеждением, в то время как Иосиф был сторонником прямого преследования еретиков. И в этом вопросе верх взяли иосифляне, причем некоторые из заволжцев (в частности, «князь-инок» Вассиан Патрикеев ) поплатились впоследствии жизнью.

Мы напомнили вкратце историю этого спора. Но для нас важен прежде всего его смысл. Некоторые историки, например отец Георгий Флоровский , считают победу иосифлян по существу разрывом с византизмом в пользу московско-русского начала. Они ссылаются на тот факт, что движение заволжских старцев возникло благодаря влиянию греческих «исихастов » – учения о необходимости нравственного очищения и удаления от мирской суеты, шедшего с Афонской обители . Учение это связывалось еще с так называемым Фаворским светом, предвещающим скорый конец мира. Однако и тенденция Иосифа Волоцкого имеет свои параллели в Византии. Подчеркивание строгости устава и обряда, тесное сотрудничество церкви с государством – ведь это также византийская традиция. По существу, спор между иосифлянами и заволжскими старцами был спором между двумя византийскими традициями, причем уже достаточно прочно пересаженными на русскую почву. Но во всяком случае победа строго «бытового исповедничества» над мистической, благодатной струей способствовала дальнейшей национализации русской церкви, отрыву от традиции вселенского христианства. Победа иосифлян явилась предпосылкой позднейшего раскола, основанного на противопоставлении «русского» православия «греческому». Она же способствовала дальнейшей богословской летаргии, ибо, хотя и Нила Сорского нельзя считать христианским мыслителем, он только более свободомысленный начетчик, чем Иосиф, однако его традиция, дававшая разуму большой простор, могла бы создать предпосылки для более раннего пробуждения у нас религиозно-философской мысли.

Говоря о «заволжцах», нельзя пройти мимо Максима Грека , приглашенного еще Иваном III для перевода греческих оригиналов. Этот замечательный ученый, грек из Италии, мог бы, по отзывам его современников, стать гордостью греко-итальянской науки; однако он предпочел принять приглашение великого князя и поехать в Московию, где судьба его была печальна. Сосланный на долгие годы в глухие места, он погиб преждевременно. Против него были выдвинуты обвинения политического характера, которые, может быть, и имели основания. Но характерно, что он поддерживал своим авторитетом «заволжцев» и даже сумел создать вокруг себя небольшой круг «христианских гуманистов».

Из школы Максима Грека вышел единственный более или менее самостоятельный русский богословский писатель XVI века – Зиновий Отенский , автор произведения «Истины показание к вопросившим о новом учении». Он движется всецело в традициях греческой патристики, и его трудно назвать более чем сведущим компилятором, но все же это был достойный внимания историка плод зачатков русского богословия. К сожалению, он подвергся репрессиям, и традиция эта продолжена не была. Из этого круга вышел впоследствии такой выдающийся деятель, как первый русский эмигрант князь Курбский . В известной переписке между Курбским и Иваном Грозным князь, между прочим, обвинял Ивана в том, что он «затворил русскую землю, сиречь, свободное естество человеческое, аки в адовой твердыне». Это подчеркивание «естественного права» («свободного естества человеческого») несомненно идет из Италии и через Максима Грека как-то перекликается с более гуманистическим направлением «заволжцев». Иван же в своих «многоречивых» писаниях особенно подчеркивал божественное происхождение царской власти и свое право «казнить и миловать» по своему усмотрению. Ответ-де он даст только перед Божьим судом.

Впрочем, следует заметить, что знаменитый Стоглавый Собор , созванный при Иване Грозном, был организован по инициативе Макария и Сильвестра – выучеников Иосифа Волоколамского. Макарий, главный составитель «Четьи-Миней », этой энциклопедии древнерусской церковной образованности, был просвещенным иосифлянином. Известно, что он оказывал благое влияние на молодого Иоанна. Уже это указывает на то, что иосифляне, разгромив заволжцев, во втором поколении не стали «реакционерами», а усвоили в какой-то степени заволжский дух терпимости и гуманности.

Сомин Н.В.

Узловое событие русской истории. Спор «стяжателей» и «нестяжателей» как магнит притягивает мыслящих людей. И публицисты и историки, верующие и неверующие, чувствуют, что это – узловое событие, хорошенько разглядев которое можно будет подобрать ключ ко всей русской историософии. В этом эпизоде столкнулись земное и небесное, личное и социальное, государственное и церковное. А результаты борьбы надолго, может быть, навсегда определили духовную траекторию России.

Для профессиональных историков этот эпизод оказался далеко не простым. От XVI в. сохранилась целая россыпь публицистических сочинений, но относительно их датировки и атрибуции историки не могут прийти к единому мнению. Конечно, решить эти вопросы публицистам – дело безнадежное. А потому единственный выход – не стремиться к непротиворечивой реконструкции событий, а рассматривать известные сведения интегрально, как некий «миф», на основании которого, тем не менее, постараться духовно осмыслить всю коллизию.

Нил и Иосиф. «Противоположность идей и духовных направлений Нила Сорского и Иосифа Волоцкого привели в брожение все русское духовное общество начала 16-го столетия» - так пишет известный русский философ Георгий Федотов, много занимавшийся историей русской духовности.

Св. Нил Сорский, из аристократической семьи Майковых, прошел аскетическую школу Афона. Свое понимание того, как должно жить монашество, Нил зафиксировал в сочинении «Предание и устав» . Там впервые в русской христианской литературе подробно описан созданный восточным монашеством путь «умного делания». Это путь св. Нил исповедывал и своей жизнью в устроенном им на р. Соре ските – крохотной церкви и нескольких келий вокруг, где в 1490-х годах селятся вместе с Нилом, его единомышленники - «заволжские старцы». Все ориентировано на безмолвие, изучение Писания и молитву. Общей трапезы нет. Каждый старец ведет свое убогое хозяйство, кормится своим трудом. Допускается продажа «трудов своих рукоделия» (за малую цену) , и «милостыня от христолюбцев нужная, а не излишняя». Наконец, «церкви не украшати» и никаких ценных вещей в келлии «не подобает имети». Иначе говоря, нестяжание – как личное, так и коллективное. Причем, настолько радикальное, что «не подлежит творити милостыни» , ибо «нестяжание вышше есть таковых подаяний» и монах должен творить «душевную милостыню» (помогать брату словом), а не «телесную». Ясно, что Нил видит свою задачу лишь в исправлении жизни монашества духовной жизни ради. Какая либо деятельность на социальном поприще ему чужда.

Воззрения же св. Иосифа Волоцкого были существенно иными. Он считал, что можно прекрасно сочетать личное нестяжание монахов с богатством всего монастыря. Эти идеи Иосиф сумел воплотить в основанном им Успенском монастыре в Ламском Волоке. Особенно характерна установленная в монастыре система поминовений. Практичный Иосиф помимо синодика (который зачитывался а притворе) ввел еще «вседневные упоминания», которые зачитывались священником на проскомидии с выниманием частиц из просфоры. Вседневные упоминания стоили очень дорого: «ввек» за вклад более 50 рублей за душу, а за меньший вклад – по принципу «год за рубль». Непонимание этой системы вкладчиками приводило к конфликтам. Так, княгиня Мария Голенина была возмущена тем, что вседневно не поминают ее мужа и двух сыновей, хотя она вложила значительные суммы. Отвечая ей, Иосиф спокойно указывает, что ее вклады были за синодик. Что же касается вседневного поминания, надо за семь лет вложить 20 рублей. И не надо называть это «грабежом» - таков «монастырский обычай», и воля княгини ему следовать или нет . Так что снисхождения не делалось даже по отношению к «своим» (сын Голениной был иноком Волоколамского монастыря). Отсюда видно, что дело поминовений было поставлено в монастыре на солидную коммерческую основу.

Кроме того, благодаря исключительному авторитету, полученному Иосифом в борьбе с ересью жидовствующих, в монастырь на помин души часто вкладывали не только деньги, но и значительные земельные наделы с селами. В результате Волоколамский монастырь за короткое время стяжал огромные материальные богатства. Но эти богатства были общими: каждый монах имел минимум личных вещей (количество которых, впрочем, зависело от его духовного возраста). Кроме того, особенность воззрений св. Иосифа состояла в том, что богатства своего монастыря он широко использовал на благотворительные цели. В голодные годы от монастыря кормились до семи тысяч человек монастырских крестьян, а обычно – 400-500 человек, «кроме малых детей», причем для этого монастырь продавал скот и одежду и даже залез в долги; для беспризорных детей был построен приют .

Действительно, «духовные направления» свв. Нила и Иосифа были существенно различны. Но надо отметить, что фактов вражды или неприязни между этими русскими святыми историки не находят.

Собор 1503 г. Этот церковный Собор, казалось бы, противоречит только что сделанному утверждению. В «Письме о нелюбках иноков Кириллова и Иосифова монастырей» - одном из «иосифлянских» сочинений – красочно рассказывается о столкновении между Нилом и Иосифом, причем, - перед лицом великого князя Ивана III. Уже Собор подходил к концу, но тут поднялся Нил и стал говорить, «чтоб у монастырей сел не было, а жили бы чернецы по пустыням, а кормили бы ся рукоделием» . Однако, против восстал Иосиф Волоцкий: «Если у монастырей сел не будет, как тогда честному и благородному человеку постричься? Если же не будет честных старцев, откуда взять на митрополию или архиепископию, или епископа на всякия честные власти? А коли не будет честных старцев и благородных, ино вере будет поколебание» . Как утверждает «Письмо о нелюбках», в конце концов «князь великий Иосифа послушал» и села остались за монастырями. Однако, историки не склонны представлять все так просто, как виделось автору «Письма» (под которым, кстати, видят племянника Иосифа Досифея Топоркова).

Дело в том, что к моменту Собора 1503 г. Церковь накопила значительные земельные богатства. Некоторыми историками указывается, что к середине XVI в. Церкви принадлежало до 1/3 обрабатываемых земель. Правда, А. Плигузов показал , что эти сведения имеют источником недостоверное свидетельство англичанина Климента Адамса, никогда Россию не посещавшего. Впрочем, в цифре 1/3 удивляться не приходится, поскольку она стала стандартной оценкой церковного землевладения в средневековье и мелькает во множестве сочинений о самых различных периодах и странах. Новейшие источники дают значительный разброс оценок - от 16% до 4.7% , но обоснований никаких не приводится. Но во всяком случае несомненно, что эти земли в основном были в центральных областях Руси. А главное, это не просто земли, а земли с деревнями, крестьяне которых административно и судебно подчинены епископу или крупным монастырям.

Можно указать две причины, благодаря которым земельная собственность Церкви и прежде всего – монастырей возросла до значительных размеров. Во-первых, долгое время – весь период татарского ига – благодаря толерантной религиозной политике татар, Церковь была полностью освобождена от выплаты дани. Лишь Василий I вводит постоянное финансовое обложение Церкви . А во-вторых , всплеск вкладов в монастыри был обусловлен и распространением на Руси поминальной практики, введенной еще в XIV в. св. митрополитом Киприаном . Настоящий «бум» поминовений начался в конце XV в. в связи с напряженными эсхатологическими ожиданиями конца света в 1492 г. Особенно быстро богатели монастыри, ибо туда вкладывали не только деньги, но деревни. Причем, это характерно не только для Успенского Волоколамского монастыря, но и для Троице-Сергиевой лавры, Кирилло-Белозерского монастыря и ряда других крупных обителей.

Такая ситуация сильно заботила великого князя Ивана III, ибо монастырские земли с точки зрения государства оказывались бесполезными. А потому верховная власть была очень не прочь забрать их себе и раздавать «служилым людям» в «кормление». Иван III, завоевав Новгород, так и сделал: отобрал земли у многочисленных новгородских монастырей и передал их дворянам. Естественно, что он намеревался содеять аналогичное и в масштабах всей страны. Попытка такой секуляризации, первая в истории Руси, произошла на Соборе 1503 г. В найденном во второй половине XX в. источнике «Слово иное» инициатива постановки вопроса о монастырском землевладении на Соборе принадлежит не Нилу, а Ивану III: «восхоте князь великий Иван Васильевич у митрополита и у всех владык, и у всех монастырей села поимати и вся к своим соединити. Митрополита же и владык и всех монастырей из своей казны деньгами издоволити и хлебом изоброчити из своих житниц» . Ивана III поддержали его сыновья и некоторые дьяки; роль же св. Нила сводилась лишь к частной беседе с Иваном III, где Нил выказался против монастырских сел. Так или иначе, но несомненно, что св. Нил не был полемистом, и если он и был на Соборе и высказал там свое мнение, то только под нажимом верховной власти.

Конечно, Иван III, «великий макиавеллист» по выражению Александра Янова, рассчитывал на победу в споре с Церковью. Но иерархи не собирались сдаваться. «Соборный ответ» - сочинение, в котором некоторые историки видят протоколы Собора, - рисует нам яркую картину сражения. Сначала митрополичий дьяк Леваш Коншин прочитал перед Иваном IIIсоставленный участниками Собора ответ, полный цитат из Библии, ссылок на св. отец и на татарские ярлыки. Ивана этот ответ не удовлетворил. Тогда «сам митрополит Симон с всем освященным собором» идут к Ивану III и несут скорректированный ответ, где еще больше цитат из Библии. Но и этот «заход» не убедил великого князя. Наконец, Леваш читает перед Иваном III третий вариант, в котором имеется вставка о церковных владениях при рюриковичах: «тако ж и в наших русийских странах, при твоих прародителях великих князьях, при в.к. Владимире и при сыне его в.к. Ярославе, да и по них при в.к. Всеволоде и при в.к. Иване, внуке блаженного Александра… святители и монастыри грады, волости, слободы и села и дани церковные держали» . Тут Иван отступил. Янов считает, что именно этот аргумент оказался решающим: «Надо отдать должное соборным старцам. Против Ивана выдвинута была самая тяжелая идеологическая артиллерия. На «руссийскую старину» ни разу не поднял он руку за все долгие сорок три года своего царствования… В отличие от исследователей позднейших времен, иерархия точно нащупала его ахиллесову пяту. И оказался великий князь перед нею беззащитен» .

В «Слове ином» есть интересный эпизод, проливающий, может быть, свет на отступление великого князя. Еще до начала Собора Иван III затребовал у Троице-Сергиевой лавры грамоту на монастырское село Илемна (которое он сам отдал лавре на помин души его тетки Евфросиньи), ибо до него дошли сведения о жалобах крестьян на монахов. Иван решил забрать обратно это село, продемонстрировав, что он волен возвратить свое, если оно неправедно используется. Серапион, игумен лавры, будущий святитель Новгородский, не мог не подчиниться, но решил возвратить грамоту демонстративно, организовав громадный крестный ход со старцами, «которые из келии не исходят», и духовенством «овии на конех, инии же на колесницах, инии же на носилах». Но лишь только процессия двинулась, произошло «посещение от Бога на великого князя самодержца: отняло у него руку и ногу и глаз» . Насельники Троицы видят в этом событии чудо, историки относятся к нему скептически, но в летописях можно найти и точную дату начала болезни Ивана III: 28 июля 1503 г. Не исключено, что инсульт великого князя и предопределил результаты Собора.

Вассиан Патрикеев. Итак, Церковь сумела отстоять свои земельные владения перед государством. Но внутри Церкви конфликт только начал разрастаться. Образовались две «партии» - «стяжателей» и «нестяжателей», поддерживавших взгляды на монастырские имения соответственно Иосифа и Нила. У нестяжателей выдвинулся новый лидер - чернец Вассиан Патрикеев. Личность Вассиана чрезвычайно интересна. Высокопоставленная боярская семья Патрикеевых попала в опалу Ивану III, в результате чего 30-летний князь Василий Патрикеев, уже известный дипломат и воевода, был насильственно пострижен с именем Вассиан и стал насельником Кириллова монастыря, сблизившись там с Нилом Сорским. Вассиан становится ярым нестяжателем, организует свой скит и почитает Нила как своего учителя. В 1508-1510 гг. в судьбе Вассиана происходят изменения: умирает Нил (1508 г.), игуменом московского Симонова монастыря становится сочувствовавший нестяжателям Варлаам, который, видимо, и поучает у великого князя Василия III разрешение перевести Вассиана в Симонов. В Москве Вассиан быстро сближается с Василием III, который вначале своего правления пытался проводить секуляризационную политику своего отца. А после того, как в 1511 г. Варлаам становится митрополитом, для Вассиана наступает звездный час. Почувствовав силу, он начинает яростную полемику с Иосифом и его последователями – сначала об отношении к покаявшимся еретикам, а затем и по поводу монастырских земель. Вассиан ратует за то, чтобы монастырям «сел не держати, ни владети ими, но жити в тишине и безмолвии, питаясь своима рукама» и финансируясь епископскими кафедрами.

С 1515 г., в связи с составлением своей «нестяжательной» «Кормчей», Вассиан начинает подробные изыскания канонических оснований нестяжательства. И тут его ожидает неудача – никаких канонов, в которых бы был ясно выражен запрет на владения монастырей селами он не обнаруживает. Наоборот, он встречает правила, в которых упоминаются села, а также экономы-монахи, в обязанности которых входит управление ими. Но в своей полемике князь уже зашел слишком далеко, и он пытается не потеряв лица выйти из щекотливого положения. Для этого он привлекает прибывшего в 1518 г. в Москву Максима Грека. Так, важное слово «проастион» в греческих текстах обычно означает землю с селами. Максим переводит это слово формально - как «приградие сельное», а Вассиан уже добавляет, что это «пашни и винограды, а не села с житейскими христианы» . Следует отметить, что ничего удивительного в неудаче Вассиана нет. Действительно, византийская Церковь в имущественном вопросе стояла на «общепринятых» позициях, согласно которым богатство само по себе непредосудительно, а потому владение им, даже монастырям, даже в виде «сел с житейскими христаны» допустимо. Правда, она никогда этот взгляд четко не формулировала, и чтобы это понять Вассиану пришлось затратить немало труда. И он смело признает этот факт: «Есть в святых правилех супротивно святому Евангелию и Апостолу и всех святых отец жительству» .

Но земной успех недолговечен. Василий III решил, по бесплодности своей жены Соломонии, развестись с ней, на что не было никаких канонических оснований. Видимо, Варлаам благословить это отказался, и тогда Василий стал искать другого, более сговорчивого митрополита. И нашел его в лице твердого стяжателя, игумена Волоколамского монастыря Даниила. Надо полагать, Василий и Даниил договорились об обмене нестяжателей на развод. В 1523 г. Варлаама отправили в ссылку в Кириллов, Соломонию постригли, а новому митрополиту Даниилу был дан карт-бланш на расправу над нестяжателями. В 1525 г. был осужден Максим Грек, а в 1531 г. наступил черед и Вассиана. Даниил сумел обвинить его в целом букете ересей и сослать его в Волоколамский монастырь, где, по свидетельству кн. Курбского, «презлые иосифляне» «по мале времени его уморили» .

Так что же хотел сказать своей деятельностью Вассиан? Известный публицист Вадим Кожинов относится к «князю-иноку» резко отрицательно. Относительно побудительных мотивов его деятельности он пишет: «князя лишили его громадных земель, и он стал бороться против крупных землевладений церкви» . Кожинов отмечает, что Вассиан – псевдоученик Нила: «Вассиан превратил глубокое духовное учение о «нестяжании», которое исповедывал преподобный Нил Сорский, в чисто политическую программу и даже в козырную карту в своей собственной борьбе за власть» . Думается, что эта оценка несправедлива. Вассиан – правдолюбец, бесстрашно следующий раз понятой им истине. Но к сожалению эта честность позиции не была подкреплена молитвенным настроем, вследствие чего его деятельность была сопряжена с изрядной долей страсти.

Максим Грек. Св. Максим Грек (+1555) канонизирован Церковью в 1988 г. В отличие от Вассиана, в его лице можно видеть христианина, гармонично сочетавшего большую ученость, молитвенный настрой и гражданскую позицию. Личность эта безусловно оригинальная. Бывший доминиканец, почитатель Савонаролы, затем инок Святой Горы, он приезжает в 1518г. в Москву как переводчик Писания. Максим переводит толкования Златоуста на Евангелия от Иоанна и возглавляет «команду», которая переводит Златоустовы толкования на Матфея и, составленные в основном по Златоусту, толкование на Деяния. Таким образом, российское общество оказалось ознакомленным с подлинным святоотеческим учением по имущественному вопросу. Однако, рассматривая монастырский быт на Руси, он вдруг обнаруживает, что западные картезианские монахи живут более строгой жизнью: «несть у них ничтоже свое, но вся обща, нестяжание же любят» . Также и афонские монастыри «без имениих, рекше без сел живут, одными своими рукоделии и непрестанными труды» (цит. по). Наоборот, русские монастыри не только имеют села, но и дают деньги в рост окрестным крестьянам. Последнее особенно возмущает Максима, ибо деньги отдавались «за пять шестой», а если долг не отдавался, то монастырь забирал землю должника . Под впечатленпием российских реалий и под влиянием контактов с Вассианом Патрикеевым, Максим становится крупным публицистом. В этом смысле интересно его «Стязание об иноческом жительстве», где приводится спор Любостяжательного (Филоктимона) с Нестяжательным (Актимоном). Там, кроме обличения «тягчайших ростов» имеется такой любопытный фрагмент:

Люб.: «Ничтоже бо един от нас свое что стяжает, но вся бо обща всем».

Нест: «…ничемже различающе сего, еже аще мнози неции со единою блудницею беззаконно сочетаеми, таже о сем поношаеми, отвещевает кождо о себе глаголя: ни едино ми отсюду согрешение, ибо она есть общее достояние всех» .

Здесь Максим едко высмеивает порядки, заведенные в иосифлянских монастырях, в которых стяжание и благополучное жительство превратились в самоцель.

Неудивительно, что митрополит Даниил страстно возненавидел Максима и скоро устроил над ним суд, где помимо обвинений в ереси (основанных на несовершенном знании Максимом русского языка) ему были вменена и измена в пользу Турции. Максим был отлучен от причастия и отправлен в Волоколамский монастырь без права писать. В 1531 г. Максима еще раз судили - вместе с Вассианом, обвинив их обоих в антицерковной нестяжательской позиции . Позже режим его содержания был ослаблен, но обвинения против него так и не были сняты.

Два образа Церкви. Известный специалист по церковному имущественному вопросу проф. Н.Д. Кузнецов с своем докладе 1906 г. Предсоборному присутствию замечает: «Столкновение между Нилом и Иосифом носило частный характер – только о имуществе монастырей, а потому несущественно» . С этим трудно согласиться. Да, формально споры шли лишь о монастырских селах. Но неизбежно за этим встают исключительной важности вопросы о идеальном устроении имущественной стороны Церкви и Ее роли в социальном развитии страны.

Экстраполируя скитскую идеологию св. Нила Сорского, можно представить вполне определенную социальную «модель» Церкви (хотя сам св. Нил был от такой постановки вопроса далек). Полное личное и коллективное нестяжание должно резко повысить духовный уровень Церкви, служители которой имеют нравственный, а не канонический авторитет. Такая старческая, нравственно безупречная, молитвенная, вобравшая в себя и древнюю традицию пустынножительства и новые веяния исихазма, Церковь должна стать подлинной духовной водительницей людей всех сословий – от крестьянина до Великого князя.

Иначе себе представляет Церковь св. Иосиф Волоцкий. Церковь, имеющая большие материальные средства, а значит – независимая от государства (хотя и тесно сотрудничающая с ним в рамках «симфонии»); Церковь с жесткой дисциплиной, сильным епископатом и множеством богатых монастырей; Церковь-орден, где послушание является главной добродетелью; Церковь, которая стремится и к высокой духовности, и к широкой благотворительности – такая Церковь, по мысли Иосифа, должна быть не только духовным вождем народа, но и социально-образующей силой русского государства.

Последнее наиболее интересно и требует комментариев. Часто рисуют портрет Волоцкого игумена как начетчика, виртуозного мастера демагогически использовать Писание, как человека, приверженного внешней дисциплине в ущерб духовности, противопоставляя Иосифа проповеднику «умного делания» св. Нилу. Но справедлив ли такой образ? Сергей Александрович Зеньковский, крупный историк русской духовности, выдвигает очень интересное предположение: Иосиф Волоцкий ратовал за сохранение сел за монастырями потому, что имел в виду глобальные социальные преобразования, когда монастыри примут под свою опеку большую часть русских деревень. Монастыри, по мысли Иосифа, должны стать главным институтом распределения богатств, которые они получают в виде пожертвований, между бедным крестьянским людом. По сути дела это не что иное, как грандиозная попытка воцерковить всю социально-экономическую сферу путем вбирания всего мирского хозяйства в монастырское. Зеньковский пишет: «Не будет преувеличением назвать Иосифа Волоцкого христианским социалистом, стремившимся во имя Бога превратить всю Русь в одну монастырскую общину иноков и мирян» . Конечно, вся концепция Зеньковского – лишь гипотеза. На нее работает общий характер деятельности св. Иосифа Волоцкого, но каких либо текстов из его сочинений, говорящих о его глобально-социальных чаяниях, не находят. Однако, если гипотеза Зеньковского верна, то поражающий воображение замысел Волоцкого игумена рисует нам совершенно другой образ – широко мыслящего человека, который в хорошо налаженной системе сбора денег за поминовения видел не механизм обогащения, а средство социального служения ближнему. В замысле св. Иосифа Волоцкого можно видеть еще одну – удивительную - попытку русского духа преодолеть падшесть мира сего.

Нельзя не обратить внимание на подлинную трагичность спора. Взгляды св. Нила в Церкви не возобладали. Его последователи – нестяжатели - разгромлены: Вассиан, Максим Грек и ряд других осуждены церковным судом. Иосиф Волоцкий умирает в 1515г., долгое время будучи в опале у Василия III, так и не увидев осуществления своего замысла. Получается, что в споре не выиграли ни Нил, ни Иосиф. Победили третьи - «иосифляне», для которых земельные владения были источником безбедной жизни и гарантом их экономической независимости от государства. Их победой пресеклись два благодатных направления – молитвенно-созерцательное и социально-деятельное, направления вовсе не противоположно-альтернативные, и синтез которых позволил бы поставить церковное строительство на подлинно христианскую основу. Теперь же остались две силы – «иосифлянская» Церковь и государство, стремящееся эти «стяжания» присвоить себе. И дальнейшая история во многом разворачивается как противоборство между этими силами. Ближайший поединок – Стоглавый Собор 1551 г.

Стоглавый Собор. Это был «Собор победителей». Стяжатели сумели значительно увеличить церковные земельные владения. Но вот духовный уровень монастырской жизни оставлял желать лучшего. Об этом свидетельствуют царские вопросы Стоглаву, например: «В монастыри поступают не ради спасения свой души, а чтоб всегда бражничать. Архимандриты и игумены докупаются своих мест, не знают ни службы Божией, ни братства… прикупают себе села, а иные угодья у меня выпрашивают. Где те прибыли и кто ими корыстуется?.. И такое бесчинение и совершенное нерадение о церкви Божией и о монашеском строении… На ком весь этот грех взыщется?» . Отсюда видно, что нестяжательская партия еще не была окончательно разгромлена, но теперь она открыто не выступает и прячется за царскую власть. Собор, естественно, ополчился на нарушителей монашеского благочестия, но в то же время полностью подтвердил неприкосновенность монастырских сел, а молодой царь Иван IV ввязываться в борьбу пока не стал. И в дальнейшем – во второй трети XVI в. - наблюдается беспрецедентный рост церковного землевладения, так что к смутному времени пресловутая оценка «1/3» уже не кажется невероятной.

Конечно, земельные владения позволяли Церкви в определенной мере оставаться независимой от государства, два века не позволяя ему превращать «симфонию» в фарс. Но закон «чем больше имений, тем ниже духовная жизнь», неверный в частностях, всегда оправдывается статистически. Зная это, Г.П. Федотов оригинально показывает печальную судьбу русской духовности – через статистику канонизаций русских святых XVI-XVII вв. Привлекая списки Е.Е. Голубинского, он дает такую картину канонизации преподобных (монахов): «на первую половину XVI века падает 22 святых, на вторую – 8; на первую половину XVII – 11, на вторую – 2. В XVII веке убыль идет резко и равномерно. По четвертям XVII века соответствующие цифры дают: 7, 4, 2, 0. (…) Василий III и даже Иван Грозный имели возможность беседовать со святыми. Для благочестивого Алексея Михайловича оставалось только паломничать к их гробницам» . Так наглядно рисуется угасание традиции Нила Сорского.

Что же касается социального проекта Иосифа Волоцкого, то он так церковной традицией и не стал. Социум в России строился двояко: сверху через государство и снизу через крестьянские общинные порядки, причем в поддержании последних Церковь играла лишь косвенную роль. С властью же у Церкви отношения складывались драматично: потерпев неудачу в лихой атаке, государство начало планомерную осаду церковной имущественной твердыни, которая завершилась «Указом» 1762 г. императрицы Екатерины, лишившим Церковь практически всех земельных владений.

Литература

1. Алексеев - Алексеев А.И. Под знаком конца времен. Очерки русской религиозности конца XIV – начала XVI вв. – СПб: Алетейя, 2002. – 352 с.

2. Плигузов - Плигузов А.И. Полемика в русской церкви первой трети XVI столетия. – М.: «Индрик», 2002. – 424 с.

3. Янов - Янов А. Л. Россия: у истоков трагедии 1462-1584. Заметки о природе и происхождении русской государственности. – М.: Прогресс-Традиция, 2001. – 559 с.

4. Кожинов - Кожинов В.В. История Руси и русского слова. Опыт беспристрастного исследования. – М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2001. – 512 с.

5. Федотов 1990 - Федотов Г.П. Святые Древней Руси. – М.: Моск. рабочий, 1990. – 269 с.

6. Федотов 1994 - Федотов Г.П. Трагедия древнерусской святости // Г.П. Федотов. О святости, интеллигенции и большевизме. Избранные статьи. Спб., изд. Спб. ун-та, 1994. - с.35-51.

7. Нил Сорский - Нил Сорский. Предание. Устав./ Вступительное слово Борковой-Майковой. 1912. – 91 с.

8. Иконников - Иконников В.С. Максим Грек и его время. – Киев: 1915. – 604 с.

9. Казакова 1970 - Казакова Н.А. Очерки по истории русской общественной мысли. Первая треть XVI века. – Л.: Наука. 1970 – 300с.

10. Кузнецов - Н.Д. Кузнецов. К вопросу о церковном имуществе и отношении государства к церковным недвижимым имениям в России. 1907. - 102с.

11. Хрущев - И. Хрущов. Исследование о сочинениях Иосифа Санина преподобного игумена Волоцкого. 1868г. – 266 с.

12. Казакова 1960 - Н.А.Казакова. Вассиан Патрикеев и его сочинения. М.-Л. Изд. АН СССР. – 1960. – 358 с.

13. Зеньковский С. - Зеньковский С. А. Преп. Иосиф и иосифляне. // Вестник (Париж), Т. XC, 1956 – с.23-32.

14. Синицына - Н.В. Синицына. Максим Грек в России. - М.: Наука,1977. – 332 с.

15. Максим Грек, «Повесть» - Максим Грек. Повесть страшна и достопамятна и о совершенном иноческом житии// Сочинения преподобного Максима Грека. Ч. III, – Казань, 1897 – с.145-167.

16. Максим Грек, «Стязание» - Максим Грек. Стязание об известном иноческом жительстве, Лица же стязующихся: Филоктимон да Актимон, сиречь Любостяжательный да Нестяжательный // Сочинения преподобного Максима Грека. Ч. II. – Казань, 1897. – с. 89-119.

17. Собственность в России - Собственность в России: Средневековье и раннее новое время. – М.: Наука, 2001. – 283 с.

Нестяжатели - противники церковного землевладения в России (конец XV - начало XVI веков). Широкое недовольство церковью, в частности стяжанием е. земель и других богатств, выступления против церкви еретиков вынудили некоторых представителей духовенства искать пути восстановления пошатнувшегося авторитета церкви. Во главе них стоял Нил Сорский, выступивший с проповедью аскетизма. Когда великокняжеская власть на церковном соборе (1503) поставила вопрос о секуляризации церковных земель, что могло бы ослабить материальные средства церкви, сопротивлявшейся укреплению власти великого князя, и создать резерв земель, необходимых для раздачи дворянству, Нил Сорский и его сподвижники поддержали это предложение. Однако иосифляне отстояли право церкви на земельную и другую собственность. Великокняжеская власть пошла на компромисс с церковью, сохранив ее земли и получив ее поддержку в борьбе с крупными феодалами. После смерти Нила Сорского идея секуляризации монастырских земель была подробно обоснована Вассианом Патрикеевым. Полемика с иосифлянами завершилась осуждением Нила и нестяжателей на церковном соборе (1531). Идеи нестяжателей иногда использовались феодальной оппозицией. К середине XVI века религиозно-политическая борьба иосифлян и нестяжателей стала уступать место сочетанию элементов нестяжательства и иофислянства в произведениях ряда публицистов, обосновавших идею союза светской и духовной власти (Сильвест и др.). Идеи нестяжателей оказали влияние на формирование воззрений Феодосия Косого, Артемия и других еретиков середины XVI века.

НЕСТЯЖАТЕЛЬСТВО, одна из главных духовно-нравственных основ Святой Руси. Суть его заключалась в преобладании духовно-нравственных мотивов жизненного поведения над материальными интересами.

В душе наших предков, прежде всего крестьян, жило чувство справедливости, причем не просто материального воздаяния, компенсации, а чувство высшей справедливости - жить по душе достойно, вознаграждать по совести. К XIX в. сформировался народный идеал справедливости, который был для русского крестьянина своего рода компасом. Не следует гнаться за богатством, за наживой, преследовать корыстные интересы. Как цель жизни, это считалось недостойным. Главное же - прожить жизнь по-доброму, по правде, достойно.

Человек не должен стремиться ни к богатству, ни к накопительству, человек должен довольствоваться малым.

“Лишние деньги - лишние заботы”, “Деньги - забота, мешок - тягота”, “Без хлеба не жить, да и не от хлеба (не о хлебе, материальном интересе) жить”, “Не о хлебе едином жив будешь”, “Хлеб за живот - и без денег живет”. Действительно, “зачем душу тужить, кому есть чем жить” (есть хлеб). “Без денег проживу, лишь бы хлеб был”, “Без денег сон крепче”, “Лучше хлеб с водою, чем пирог с бедою”.

“Напитай, Господи, малым кусом”, - молит крестьянин. “Ешь вполсыта, пей вполпьяна, проживешь век дополна”. Нечего завидовать другим, говорит русский крестьянин и подчеркивает: “На людей глядя жить (то есть не по достатку) - на себя плакаться”.

Отвергая стяжательство и накопительство, осторожно и с достоинством принимая богатство и деньги, трудовой человек выдвигает свой идеал - идеал скромного достатка, при котором можно и самому жить сносно, и помогать своим близким. “Тот и богат, кто нужды не знат”, “Богаты не будем, а сыты будем”.

В сознании русского человека понятие достатка, сытости связано только с трудом, работой, личными заслугами. “Как поработаешь, так и поешь”, “Каковы сами (как работаем), таковы и сани”, “Каков Пахом, такова и шапка на нем”, “По Сеньке и шапка”, “Каков Мартын, таков у него алтын” (столько заработал).

Русский человек твердо считает, что: “От трудов своих сыт будешь, а богат не будешь”. Нажива такому человеку не нужна. “Сыта душа не берет барыша”, “Лучше жить в жалости, чем в зависти”, “Кто сирых напитает, тот Бога знает”, “Одной рукой собирай, другой - раздавай”, “Рука дающего не оскудеет”.

“Не тем богат, что есть, а тем богат, чем рад” (то есть поделись с ближним), “Не богат, да гостям рад”, “Не надо мне богатого, подай тороватого” (нежадного), “Держи девку в темноте, а деньги в тесноте”.

Особо вопрос ставится об отношении к чужому имуществу, результатам чужого труда. Посягнуться на них - страшный грех. “Лучше по миру сбирать, чем чужое брать”. “Лучше попросить ради Христа, чем отнять из-за куста”. “Заработанный ломоть лучше краденого каравая”. “Хоть в латаном, да не в хватаном”.

Для западноевропейского бюргера, наверное, чудовищной бессмыслицей показались бы русские народные пословицы, призывающие жалеть чужое добро. “Не береги свое, береги чужое”. “Береги чужое, а свое - как знаешь”. А ведь в самом деле было так: чужое добро берегли с большей ретивостью, чем свое.

“В чужом кармане денег не считай”. “Пожалей чужое, Бог даст свое”. “Кто чужого желает, тот свое утратит”. Впрочем, русский труженик говорит и так: “Своего не забывай, а чужого не замай”. “За свое постою, а чужого не возьму”.

А. И. Герцен в книге “Былое и думы” рассказывает о крестьянине, который категорически отказался взять с него лишнее. В избе, где Герцен остановился ночевать по пути в ссылку, крестьянин накормил его ужином. Когда утром надо было рассчитываться за трапезу, хозяин запросил со ссыльного пять копеек, а у того самой мелкой монетой оказался двугривенный. Крестьянин отказался принять эту монету, потому что считал великим грехом взять за ужин больше, чем он того стоит.

Писатель В. И. Белов справедливо отмечает: “В старину многие люди считали Божьим наказанием не бедность, а богатство. Представление о счастье связывалось у них с нравственной чистотой и душевной гармонией, которым, по их мнению, не способствовало стремление к богатству. Гордились не богатством, а умом и смекалкой. Тех, кто гордился богатством, особенно не нажитым, а доставшимся по наследству, крестьянская среда недолюбливала”.

Среди крестьянских мудрецов и бывалых людей бытовали истины, идейно-нравственное содержание которых в переводе на современный язык было примерно таково: “Богатство человека состоит не в деньгах и комфорте, не в дорогих и удобных вещах и предметах, а в глубине и многообразии постижения сущности бытия, стяжании красоты и гармонии мира, создании высокого нравственного порядка”.

Человек, который думает только о своих личных материальных интересах, неприятен душе крестьянина. Его симпатии на стороне живущих по совести, справедливости, простоте душевной.

Классическая русская сказка о трех братьях - двух умных и третьем дураке - кончается моральной победой бессребреника, нестяжателя, простодушного младшего брата-“дурака” над материализмом и практической мудростью старших братьев.

С его идеалом скромного достатка больше согласуются бережливость и запасливость. “Бережливость, - говорит он, - лучше богатства”, “Запасливый лучше богатого”, “Береж - половина спасения”, “Запас мешка не дерет”, “Запас беды не чинит”.

“Маленькая добычка, да большой береж - век проживешь”, “Копейка к копейке - проживет и семейка”, “Домашняя копейка рубль бережет”, “Лучше свое поберечь, чем чужое прожить”.

“Держи обиход по промыслу и добытку”, “Не приходом люди богатеют, а расходом”, “Кинь добро позади, очутится впереди”, “Кто мотает, в том пути не бывает”.

“Не о том, кума, речь, а надо взять и беречь”, - поучает рассудительный хозяин. “Собирай по ягодке - наберешь кузовок”, “Пушинка к пушинке, и выйдет перинка”, “В общем, запас мешку не порча”, “Подальше положишь - поближе возьмешь”.

Бережливость всячески поощряется. Но накопительство, жадное стяжание материальных предметов рассматривается как грех, ибо, считает народ, “скупому душа дешевле гроша”.

Скупые и скряги, так же как и богачи, подозреваются в сговоре с чертом. “Скупой копит - черт мошну тачает”, “Черт мошну тачает - скряга ее набивает”, “Кто до денег охоч, тот не спит всю ночь”, “Скупые что пчелы: мед собирают, да сами умирают”.

О таких народ говорил: “У него от скупости зубы смерзлись”, “У него в Крещенье льду взаймы не выпросишь”, “У него всякая копейка рублевым гвоздем прибита”. А общий приговор таков: “Скупому человеку убавит Бог веку”.

Осуждая стяжательство, накопительство, жадность, скупость и неправедное богатство, народное сознание снисходительно относится к беднякам и, более того, симпатизирует им. По-видимому, образ бедняка больше согласуется с народными идеалами, чем образ богача.

В начале XVI столетия в среде русского православного священства наметились первые серьезные разногласия. Они касались целого ряда вопросов: отношения к еретикам, к поместному и общецерковному преданию, особенно острая полемика велась по поводу церковного имущества.

Владеть или не владеть

Среди священнослужителей сложилось два взгляда на принадлежавшее Церкви имущество. Нестяжатели призывали по возможности отказываться от какого-либо имущества и передавать его в государственную казну. Они считали, что смысл жизни служителя Церкви не в обильных запасах, а во Христе. «Имуществом, богатством, сокровищем инока должен быть Господь наш Иисус Христос», - это высказывание святого Игнатия (Брянчанинова) служило сторонникам аскезы своеобразным девизом.

Духовным лидером нестяжателей считался инок Вассиан (в миру – князь Василий Патрикеев), религиозный и политический деятель, публицист, ученик преподобного Нила Сорского. К этому течению также принадлежал писатель и переводчик Максим Грек.

Другое крыло православного священства ратовало за сохранение церковного имущества. Иосифляне (последователи Иосифа Волоцкого) отстаивали право монастырей на владение землей и другим имуществом в целях осуществления широкой просветительской и благотворительной деятельности. При условии, если власть оставит Церкви роскошные убранства храмов, богатые библиотеки и процветающие монастырские хозяйства, они готовы были во всем поддерживать государство.

Судя по сохранившимся документам, сами нестяжатели и иосифляне (именуемые также стяжателями) не использовали таких терминов. Эти названия всего несколько раз встречались в литературе. К примеру, Максим Грек в 1520-х годах написал диалог, в котором о монастырских богатствах спорят «Нестяжательный» и «Любостяжательный».

Нужно отметить, что полемика вокруг монастырского имущества выходила за рамки вопросов монашеской аскезы. Так, историк Нина Синицына считает, что нестяжательство следует рассматривать не только как аскетическую норму, но и как этический принцип, своеобразный монашеский идеал, сформировавшийся под влиянием старчества и его отношения к собственности и к использованию чужого труда.

На позицию власти по отношению к двум церковным течениям сыграло семейное положение Василия III. Брак великого князя с Соломонией Сабуровой оказался неудачным, супруги никак не могли зачать детей, что послужило поводом к разводу. Василий сослал Сабурову в монастырь, а сам женился на Елене Глинской.

Вассиан Патрикеев смело выступил на защиту брошенной жены, осудив поступок великого князя с позиции христианских норм. Выпад Вассиана вызвал недовольство государя, и, хотя великий князь быстро смягчил свой гнев, это отразилось на его отношении к самому священнику и нестяжательству в целом.

История конфликта

По мнению исследователей, истоки движения нестяжательства следует искать в среде братии Кирилло-Белозерского монастыря. Первые разногласия в отношении имущества были зафиксированы еще в 1440-е годы при игумене Трифоне. По мнению историка церкви Николая Никольского, причиной разногласий стал вопрос о монастырских вотчинах. Тогда игумен вопреки воле преподобного Кирилла приобрел в удалении от монастыря несколько сел.

Никольский, изучивший деловые акты монастыря, отметил, что после игуменства Трифона монастырь более земель не приобретал, а дарственные земли принимались крайне редко. Исследователь усматривает в этом влияние нестяжателей.

Следующее дошедшее до нас столкновение интересов стяжателей и нестяжателей произошло при игумене Серапионе (1482-1484), который принял от Ивана III «29 сел и починков в Вологодской волости». К этому времени Кирилло-Белозерский монастырь, по сути, превратился в крупного землевладельца, так как вопрос приобретения земель вышел далеко за рамки монастырского обеспечения.

Очередное препирание заветов Кирилла подтолкнуло 15 старцев в 1483 году покинуть монастырскую обитель. Только вмешательство Белозерского князя Михаила Андреевича, благодаря которому стяжательный игумен был удален, позволило исчерпать конфликт и вернуть монахов назад.

Первым документально зафиксированным случаем столкновения сторонников ограниченного и крупного монастырского землевладения стал поместный собор Русской Церкви 1503 года. Собор, посвященный преимущественно дисциплинарным вопросам, не обошел вниманием и спор о монастырских вотчинах.

Историки считают, что инициатором обсуждения этого вопроса был сам Иван III. С докладом об ограничении монастырского землевладения выступил преподобный Нил Сорский, однако основные прения, скорее всего, происходили между великим князем и церковными иерархами, ратующими за сохранение землевладения. Иерархи смогли тогда отстоять свои права: вопрос о монастырском землевладении на время был снят.

Однако остроту проблемы это не сняло. Более того, спор разгорелся с новой силой. Нестяжатели ставили в укор иерархам их растущие аппетиты землепользования, что по мнению аскетов противоречило христианским идеалам. Максим Грек и Вассиан занимая в вопросе монашеских состояний сторону Нила Сорского стали открыто критиковать церковные и светские власти.

Оба оказались в опале. В 1525 году Поместный собор обвинил Максима Грека в ереси, его отлучили от причастия и заточили в Иосифо-Волоцкий монастырь, где содержали в очень суровых условиях. Вассиан Патрикеев был схвачен в 1531 году и насильно увезен в тот же монастырь. Там, по словам князя Андрея Курбского, он «был в скором времени уморен презлыми иосифлянами».

В 1551 году на Стоглавом соборе последователи Иосифа Волоцкого отвергли программу ограничения церковно-монастырских земель, которую выдвинул протопоп Сильвестр. В дальнейшем, как отмечают историки, их непримиримая позиция по этому вопросу во многом способствовала появлению опричнины.

Казнить или миловать

Спор между иосифлянами и нестяжателями не ограничивался имущественными вопросами, противоречия возникали и в их отношениях к раскаявшимся еретикам. Сторонники Нила Сорского осуждая еретиков противились вынесению им смертного приговора. «Бог не желает смерти грешника, а чает его раскаяния», – говорили они. Единственное средство борьбы с упорствующими в ереси – это их изоляция.

Иосифляне не просто настаивали на репрессивных мерах в отношении еретиков, но и призывали предавать их казням. «Грешника или еретика руками убить или молитвой едино есть», – говорил Иосиф Волоцкий.

В этот спор оказались втянуты и административные власти. В 1500 году Иван III тяжело заболел, и в последующие 5 лет вплоть до смерти великого князя у руля державы фактически находился его сын от второй жены Софьи Палеолог Василий, который попал под влияние Волоцкого. В 1504 году совместное решения правительства и собора епископов обрекло еретиков на смерть. По настоянию собора было сожжено немало вольнодумцев, в число которых входили и крупные государственные деятели, поддерживающие ересь. Тех, кого не сожгли, сгноили в тюрьме.

Диакон Андрей Кураев, объясняя репрессивные меры Иосифа Волоцкого против в еретиков, пишет: «Преподобный Иосиф Волоцкий хорошо понимал социологическую и политическую сущность ереси, и как государственник, обладавший особым талантом видеть и понимать суть событий, противостоял появлению ересей в нашей стране. Возможно, именно он и предотвратил в России то развитие событий, которое в Западной Европе привело к трагическому разделению религиозной жизни».

Взгляд из будущего

Триумф иосифлян в трудах русских историков-эмигрантов, в частности Николая Бердяева, представлялся как событие исключительно трагическое, приведшее в конечном итоге к величайшим потрясениям начала XX века. Религиозный мыслитель Георгий Флоровский был менее категоричен в оценке внутрицерковного противостояния начала XVI столетия, он находил в этих течениях «столкновения двух правд: правды общественного служения и правды внутреннего делания, совершенствования человеческой личности».

Советская историография в столкновении интересов нестяжателей и любостяжателей усматривала классовый характер. Первых чаще всего связывали с интересами боярства, вторых – с дворянством. Писательница Мария Боровикова-Майкова нестяжательские идеалы заволжских монахов называла «умной молитвой», считая, что преподобный Нил Сорский остался в стороне от политических страстей и вряд ли одобрял действия своих учеников. Филолог Яков Лурье даже настаивал на отсутствии значительных расхождений во взглядах Нила Сорского и Иосифа Волоцкого.

Во второй половине XX века исследователи, учитывая новые источники, обратили внимание на более сложную картину происходившего. В частности, обсуждаемый конфликт они вписывали в общую картину дискуссии «о смысле или бессмысленности монашества как такового» долгое время ведущуюся в рядах русского православного священства.

Эта дискуссия, согласно современным взглядам, была в значительной степени определена различными полюсами существовавшей шкалы ценностей: «либеральный» - «консервативный», «прогрессивный» - «регрессивный». Подобная полемика остается животрепещущей и посей день.